К чему снится Работа по соннику

22.03.06 г. Зима. Я живу в странном городе у подножия огромной черной горы. Хожу на работу мимо рынка, стиснутого горой и забором. Кажется, за забором море или широкая река, но я не вижу ничего, слишком широкий и высокий бетонный забор. Я иду на работу, рабочие столы стоят как парты в школе, причем они не в офисе, а на рынке, прямо на прилавках или рядом с ними. У меня есть подруга, это моя ровесница (реально она существует, она моя коллега по работе). Мы с ней встречаемся утром перед работой и заходим на рынок, иногда что-то покупаем. Зима все длится и длится, а мы работаем на улице и не чувствуем мороза, потому что на рынке царит весна, тепло, хотя зелени ни листочка. да и людей не видно, одни темные переходы между крытыми прилавками. Крыши у прилавков островеррхие, черные, как и у домов, и все это накрыто белым матовым куполом. У моей подруги есть любимая собака, черный ризеншнауцер, девочка. Собака ластится ко мне, очень любит меня, а подруга жутко ревнует и вообще недовольна тем, как ее собака относится ко мне — она ведь собаку очень любит и считает родной. Но она продолжает дружить со мной, мы гуляем вместе по рынку, пока однажды я не отпихиваю случайно собаку. А на другой день оказывается, что собака погибла. От нее остался один щеночек, тоже девочка, но подруга безутешна. Она приходит на работу и открыто обвиняет меня в том, чтоя сказала грубость собаке и та погибла от этого. Я в отчаянии, потому что все было совсем не так, даже приблизительно, с большой натяжкой я не могла стать причиной смерти собаки. И я пытаюсь оправдаться, но подруга не хочет слушать, заявляет, что разрывает со мной отношения. Наши столы рядом, их ничто н разделяет. Но я кладу свою оранжевую дубленку (такой у меня нет) вдоль своего стола, отмечая границу. Мне очень тяжело и страшно остаться без дружбы подруги. Но подруга отходит, успокаивается, утешается щеночком, а я рада, что она снова заговаривает со мной. Мы миримся, подаем друг другу руки. В этот момент все меняется: мама и я сходим с подножки автобуса в турецком курортном городе. Автостанция расположена в центре города, замощена светлым камнем (это именно мостовая), вокруг много домов, странных каких-то, и за ними не видно горизонта. Но всюду надписи на незнакомом мне языке, и символы какие-то непонятные, отдаленно похожие на арабскую вязь. Ходят люди. Очень жарко, все залито солнцем. Я говорю маме, что хочу уже в отель. И мы немедленно попадаем в отель, сразу оказываемся в номере. Деревянные двери, двустворчатые, розоватые (видны бугры и подтеки, ветхие двери) распахнулись, кто-то сказал, что вот наш номер. Мы вошли в широкий и высокий розовый коридор, вытянутый, с огромным окном по длинной стене. Коридор изгибался буквой «г», и за загогулиной нам открылось еще одно помещение. Все стены коридора заставлены нкнижными шкафами и полками с книгами, а в комнате те же книги, только на тумбочках, этажерках, на нескольких диванах, вперемежку с подушками. Есть и телевизор. Все сие великолепие выглядит так, будто здесь давно никто не жил: сыро, нежилой запах, уютно, но и мрачновато. мы сначала идем в город и, пройдя по улицам с домами с округлыми углами, попадаем в книжный магазин — просторное помещение с высокими и широкими окнами, сквозь которые пробивается солнце, а прямо на полу свалены горы книг. Книги ветхие, попадаются и новые. Много Дюма, я выбираю несколько книг, вижу цены — сотни и десятки тысяч, а вот чего, непонятно (80 000 и 150 000). Знаю, что недорого. Но цифры все же странные. Я забираю выбранные книги. Мы попадаем прямиком на пляж. Пляж песчаный, моря, в отдалении от кромки воды, тянется длинный широкий теневой навес, мама — там. А я хочу искупаться. Жаркое солнце моментально кладет свои жгучие ладони на мои плечи и спину. на пляже есть люди, их немного. Песок очень чистый. Я колеблюсь, но очень хочу искупаться. И вода такая прозрачно-сине-зеленоватая, ненасыщена цветом. В воде плавает мужчина средних лет, вокруг него вскидываются какие-то рыбы. Море спокойно, волн нет. Я иду по жгучему песку, море совсем рядом. Но вот я обжигаюсь подошвой о что-то, вижу — а в песке морской еж, черный, с длиннющими иголками. И дальше в песке, по дороге к морю, их много, и в самом море, наверное, есть. До ужаса разочарованная, я возвращаюсь под навес. Опяь мы в номере. Я в светлом коридоре, хочу сначала включить телевизор, потому передумываю и иду к книжным полкам. нахожу там книгу «Птриотическая комедия», говорю маме, что вот тут сколько книг, и какие, а мы в книжный ходили! есть на полках и Дюма, и другие авторы, только все неопрятное, зачитанное. Я беру «Патриотическую комедию» (сценарий) в бледно-желтой обложке, но там и отдаленно нет того, что я ожидала прочесть. ЧТо именно там написано,я не помню, какая-то пьеса. Еще нахожу в книгах шампуры для шашлыков. Я иду в комнату, но не дохожу до нее — возвращаюсь к окну в коридоре и с восторгом смотрю на пейзаж, открывающийся передо мной: город на склое горы, утопающие в зелени белые домики с красными, очень красными, крышами. Я чуть ли не кричу от восторга. Окно коридорное от меня слева. А что справа? До сих пор я туда не заглядывала, а, по моим ощущениям, номер должен быть просторным. И я, дойдя до изгиба коридора и перехода его в комнату, шагаю напрпаво. В комнате тоже есть окно, но оно забрано решеткой с крупными квадратными ячейками. А, шагнув направо, я натыкаюсь на старую дверь. У меня оказыается ключ от двери, и я открываю ее. Посыпались куски засохшей краски, со скрипом дверь открылась. Я попала в темный и сырой коридорчик, в стене светлый проем, а за ним — уютная роскошно обставленная комната, ухоженная, с огромным балконом и не менее огромным окном. Я зову маму, а сама подхожу к балконной двери. Она запаян. В комнате появляются двое служащих и прелагают свои услуги, потом не менее любезная горничная. Я опять в восторге, он придает мне сил, я отбрасываю с окна роскошный, расшитый золотом тюль, и смотрю в окно. Огромное окно без решетки выходит под углом в 90 градусов по отношению к коридорному. И если до находки новой двери я грустила, что не видно из нашего номера моря, то теперь я вознаграждена: чуть правее пляж как на ладони. Пляж песчаный, видны городские домики слева, а справа — островерхая, не не особенно высокая гора из красного камня, на ней тоже домики, кустики зелени, но сама она каменная. Внизу, ан одном из выступов горы, я замечаю нечто, отдаленно похожее на связку бананов, только темную. Это люди, они так выстроились, что образовали словно пучок. И эти люди охвачены огнем, словно сгорают в костре инквизиции. Я решаю, что это югославы или болгары. Но зачем они сжигают себя? В то же время мне самой вдруг захотелось броситься в золотистое пламя, которое полупрозрачными языками пожирало людей, лизало их, рассыпаясь веером искр. Вдруг я посмотрела ниже, на пляж, и увидела режиссера с рупором и оператора с камерой. Они что-то прокричали и люди из костра рассыпались, разошлись и начали спускаться с горы. Я поняла, что снимается фильм, и почти потеряла бы интерес к пляжу и пейзажу, если бы не красный каменный склон горы. Он вдруг вспучился, но не весь, а от подошвы до середины, и выдвинулось алое громадное каменное сердце с темной жилкой справа. Оно живое, бьется, от него исходит такой жар, что страшно. Островерхая гора содрогается в такт колебаниям своего сердца. Мне кажется, что это мое сердце там, и странно, что никто, кроме меня, этого не видит. У меня появляется четкое намерение выйти на балкон, но я просыпаюсь.