К чему снится Уборка по соннику

Я нахожусь в помеси своего настоящего дома в Америке и старой квартиры, где мы жили в последние годы на Украине. Те части, которые особенно напоминают старую квартиру, поросли пылью и паутиной и я все это вместе с мужем активно вычищаю. Периодически я прошу мужа убрать какого-нибудь особо гадкого паука, т.к. самой мне это делать совсем не хочется, некоторых убираю сама. Потом квартира как-то плавно переходит в какие-то еще помещения, в открытое пространство. Откуда ни возьмись объявляется наш сосед из моих детских лет, отец моей подружки раннего детства. Эта семья в реале переехала из нашего дома, когда я еще училась в школе и я только пару раз о них с тех пор слышала. Кажется кто-то из родителей в этой семье умер, может быть даже отец, я что-то смутно припоминаю, вроде кто-то мне говорил пару лет назад. Очень удивлена их появлением во сне. Так вот, мужик этот — отец подружки весь заплаканный, говорит, что умерла его жена и он этим ужасно опечален, но все же счастлив, что у него остались такие чудные дети, две дочери и сын (в реале только две дочери). «А самое главное — вдруг шепотом, говорит он мне на ухо — это то, что дочь моей старшей дочери теперь уже совсем настоящая взрослая леди». (Это выходит о моей подружке детства и ее дочери, которая есть в реале). Постепенно все обратно возвращается к уборке помещения, только на этот раз я уже убираю на внешней террасе реального американского дома. Замечаю нескольких змей (дело во Флориде обычное), вижу, что они не ядовитые, выгоняю. Потом замечаю еще и еще и очень удивляюсь их количеству, обычно они такими толпами не ползают. Закрадываются подозрения, что кто-то с целью навредить нам специально напустил змей. Опасаюсь не напустили ли они еще чего похуже, заглядываю под стол на террасе и вижу, что так и есть, там сидит здоровенный экзотический тарантул с полосатыми лапами. В руках у меня китайская соломенная метла с длинной ручкой. Я решаю, что паука надо этой метлой смести в бассейн и там он погибнет, т.к. в воде жить не может. Дальше я так и делаю, сметаю его в бассейн, где он постепенно растворяется, распадается на кусочки. Потом быстро иду обратно в дом сообщить мужу, что там опасно, кто-то напустил змей и могут быть еще. В доме я нахожу еще несколько змей, на вид ядовитых, но не местных (местных ядовитых я хорошо знаю), а каких-то завозных. Срочно показывают их мужу и мы начинаем заниматься их устранением. Под каким-то шкафом (из мебели украинской квартиры, тут таких нет) оказывается особо опасная большая ядовитая змея, я пытаюсь вспомнить ее название, кажется, я решила, что это была гюрза. Дальше помню смутно, но от змей мы как-то избавились и продложали уборку. Нам помогают дети и еще какие-то друзья. Я снова вышла наружу. Теперь там уже не было обычной террасы с бассейном. Вместо этого дом был окружен бескрайним зеленым полем. На горизонте виднелись какие-то холмы, горы. У одного из окон снаружи стоит мальчик лет 15-ти и чистит окна, тоже помогает с уборкой. Я откуда-то знаю, что это мальчик, но внешне это совсем не очевидно, т.к. на нем очень странное не то одеяние, не то футляр, даже на знаю, как это назвать. Это нечто вроде пластиковой маски для всего тела, чехла, который одевается поверх одежды, в форме немецкой народной куклы-девочки, в передничке, в характерной зеленой шапочке-капоре и светлыми кудряшками. Только все это сделано из пластика, включая лицо с кукольными голубыми глазами и бутафорские кудряшки. Я думаю, что мальчику должно быть ужасно неудобно передвигаться и дышать в этом пластиковом футляре и совсем не понятно, зачем он ему нужен. Я подхожу к нему, приветливо завожу беседу, расспрашиваю кто он и откуда. Оказывается, он сын немецких аристократов, которые живут где-то в тех горах, которые виднеются на горизонте. Они агностики, к тому же ужасные снобы и презирают «простых людей» и их «тупую» религию. Мальчик же с детства влюблен в христианство. Родители всегда считали его больным и сумасшедшим, и теперь он умер к их большому облегчению и они его хотят похоронить в этом пластиковом одеянии. Они скоро должны сюда спуститься с гор и забрать его для похорон. Мальчик и сам почему-то верит в то, что он был больным и сумасшедшим и теперь вообще умер, несмотря на то, что на покойника он ни чуть не похож. Мне его ужасно жаль и я говорю ему: «Тебе, наверное, неудобно в этом футляре?» Мальчик кивает. «Так сними его. Раз ты уже умер, какая тебе разница, что скажут родители. Да и им должно быть уже все равно.» Мальчик радостно соглашается, снимает футляр и остается в каком-то странном белом одеянии, которое он сам для себя выбрал, но которого раньше ужасно стеснялся и прятал под футляром. Одеяние почему-то не вполне мужское. Это нечто вроде длинного белого развивающегося балдахоны, украшенного свободно болтающимися лентами и кусками ткани. У мальчика длинные развивающиеся волосы, в них вплетены цветы и травы. В общем, мальчик выглядит совсем как девушка, но я тем не менее твердо знаю, что это — мальчик, да и сам он себя таковым считает. Мальчику ужасно хочется отпраздновать какой-то христианский праздник вроде Пасхи и мы идем к накрытому белой скатертью столу прямо в поле, за которым сидят какие-то дети. Мальчик дико счастлив, садится за стол вместе с детьми и сливается с их толпой. Я сижу за столом в сторонке, чувствую себя немного странно, но все же хорошо (я ведь христианские праздники в реале не праздную). Вижу огромное блюдо, заваленное красивыми белыми воздушными пирожными бизе. Дети радостно наваливают себе на тарелки кучи этих пирожных и аппетитно их поглощают. Я осторожно беру одно, кладу на свою тарелку, не очень уверенная в том, что оно мне понравится. Пробую и прихожу в восторг от его вкуса, нечто нежно-сладкое, воздушное, белоснежное, как сладкое облако. Радостно бегу за мужем, чтобы и он попробовал это кулинарное чудо. Потом рассказываю ему, что это — европейское пирожное и в америке таких нет (и правда нет 8о), а называется оно — зефир (почему то я его так называю).