К чему снится Дом по соннику

В рамках исследования темы куклы, я решила сочинить сказку. Днем наметила сюжетную канву, придумала зачин, а конкретику и развязку оставила как сюрприз для самой себя. Когда темно и страшно, лучше сплетается сюжет. Детям пообещала рассказать на ночь страшную сказку, они кое-как дождались вечера.

Я старалась войти в трансовое состояние, когда сюжет слагается сам, без усилий. Здесь я привожу более развернутый вариант, детям я рассказывала сокращенно — минимум эротики и жестокости, но они все равно боялись и грозились заплакать от жалости.

Примерно в середине повествования меня саму сдавил такой ужас, что я готова была убежать на кухню, чтобы включить свет и чего-нибудь выпить, но я сдержалась. Зато по окончании рассказа, я почувствовала полное опустошение. Бежать было уже некуда. Внутри был один ужас, от которого перемещение в пространстве не спасет.

Тогда я осмотрелась и мысленно побеседовала с персонажами своей сказки. Спросила каждого кто он и чего хочет. Мы подружились и стало намного уютнее.

Привожу здесь более подробный вариант своего сочинения, доработанный благодаря более тесному знакомству с персонажами, ну и без цензуры, которая выкинула из детского варианта порнографические сюжеты.

«Жила-была одна девочка. У нее были родители, они работали. Девочка часто болела, с ней некому было сидеть, поэтому ее отправляли к бабушке на недельку-другую. Бабушка жила в другом городе, у нее был дом с печкой, в доме кошка, во дворе — баня, за баней — поросята.

Зимой бабушка сидела около печки на маленькой скамеечке и вязала из старых платьев круглые коврики — кружки. Девочка играла в кошку — ходила на четвереньках, лизала себе руку, мазала лицо слюнями — так кошка умывается, потом они с кошкой ложились, подгибая лапки под себя. Кошке было очень хорошо и удобно, а девочке — не очень.

По утрам бабушка ходила в чулан, выносила оттуда дощечку с горкой муки и пекла каральки – это такие сладкие кольца из теста.

Однажды бабушка взяла несколько светлых лоскутков и сшила подушечку. Потом прикрепила к ней две колбаски снизу и две по бокам — получились ручки и ножки. Бабушка одела куколку в синее платьице в цветочек. У куклы были большие печальные глаза, прямой нос полосочкой и ротик коромыслицем.

Куколка внимательно смотрела на девочку, странно улыбаясь. Она словно бы издевалась и упрекала одновременно. Девочке стало жутко и она попятилась назад. «Смотри-ка какая Мымра!» – с улыбкой бабушка протянула куклу девочке. Девочке было стыдно признаться, что кукла ее пугает, и она осторожно взяла вытянутыми руками мягкое тряпичное тельце.

Как только девочка не играла с тряпичной куклой! И била ее и наказывала и в угол ставила и ругала. Потом ей становилось до слез жалко Мымру, она обнимала ее, прижимала к себе и качала на руках. А Мымра всегда смотрела на нее своими огромными грустными глазами и странно улыбалась. И когда девочка наказывала ее, и когда жалела – кукла все принимала с одинаковой кроткой улыбкой на маленьком ротике.

Когда бабушка уходила на улицу кормить поросят, девочка оставалась в доме одна и слушала, как тихо-тихо издалека приближается страшная музыка. Эта музыка подступала очень медленно, но когда она совсем придет, уже ничего нельзя будет исправить, все случится навсегда. Девочка боялась оставаться с куклой наедине, она забрасывала ее по-дальше под кровать. Девочка забиралась на постель с ногами, потому что из-под кровати в любой момент высунется рука и утащит в подкроватное бабаево царство. А там темно, сыро и пахнет старьем. Туда девочку заберут навсегда от мамы, и она будет целую вечность прислуживать бабаям, а они будут ее постоянно пугать, но не до смерти, а до полусмерти, только для того, чтобы продолжать дальше мучить.

Иногда девочка отдавала Мымру замуж поневоле. Мымра плакала и не хотела выходить за толстопузого пупса Бориса. Мымра любила долговязого Володьку. Они с Володькой тайно встречались и целовались. А Борис следил за неверной невестой, заставал влюбленных наедине, и уж тогда тащил ее под кровать, где снимал с нее платье, смотрел и трогал, принуждал делать разные постыдные вещи… В этом состояла пленительная притягательность бабаева царства – там каждую ночь совершалось сладкое преступление.

Когда бабушка возвращалась, девочка быстро совала руку в холодное подкроватье, чтобы бабаи не заметили, что она нарушила их границу и выдергивала Мымру из пыльной темноты. Мымра лежала там вся холодная, никому не нужная, жалкая, беспомощная. Девочка чуть не плакала от жалости. А Мымра смотрела на девочку и глупо улыбалась.

Все это было давным-давно, в стародавние сказочные времена. С тех пор много воды утекло, девочка уже совсем выросла, сначала ходила в школу, потом в институт. К бабушке она ездила редко, потому что у девочки было много друзей, с которыми было интересно. Родители всегда привозили от бабушки любимые девочкины каральки. Девочка ела их с чаем, родители рассказывали, что бабушка болеет. Бабушка передавала привет, и спрашивала, когда приедет внучка. Девочка хотела поехать, но все откладывала. У нее уже был друг, с которым она ни на день не хотела расставаться.

В один из дней мама сказала, что бабушка умерла. Взрослая девочка сразу же собралась и поехала на похороны.

Бабушка оставила письмо с печатью, по которому завещала свой дом внучке. На другой день после похорон стали готовить дом на продажу. Больше жить в нем было некому.

Девочка ходила по дому, и он казался ей чужим. Многие вещи были знакомы, но они теперь стали маленькими и низенькими, а потолки гораздо ближе. В серванте на своем обычном месте нашлась вазочка с конфетами. Только теперь не надо было подставлять стул, чтобы их достать. Да и конфеты оказались твердыми как камни.

Взрослая девочка увидела дверь в чулан. Раньше бабушка могла исчезать за этой дверью, и появляться с разными волшебными предметами в руках. В чулане жили веретено и лопатка для теста, из чулана появлялись мука и сахар и дощечка, на которой катали каральки. В чулане было всегда темно, пахло очень странно и девочка не смела туда даже нос просунуть.

Теперь взрослая девочка осторожно отворила дверь и проскользнула внутрь чулана. Там царил полумрак, сквозь малюсенькое окошко пробивался узкий столб света, в котором вились миллионы пылинок. На окошке столпились пузырьки из-под лекарств. Девочка не раз видела это окно с пузырьками со стороны улицы. У двери на вешалке сгорбились старые шубы.

У стены стоял сундук с мукой, а на сундуке…. На коробке с игрушечным хламом сидела кукла. Она смотрела на взрослую девочку своими огромными печальными глазами и странно улыбалась маленьким ротиком. Взрослая девочка попятилась к выходу, но одна из шуб передвинулась ближе к двери и загородила дорогу.

«Ну, как ты тут жила без меня?» — спросила взрослая девочка куклу.

«Я тут жила только с тобой», — просто ответила она.

Девочка тихо опустилась на сундук. Бежать не было сил, шубы загородили дорогу, да и стало ясно, что бежать некуда. Совсем близко, за дверью чулана — родители. Они решают важный вопрос с продажей дома. Они едва знают Мымру, и совсем ничего про бабаево царство. Даже если все-все им рассказать и постараться объяснить, что вопрос отношений в чулане сейчас важнее продажи дома, что они смогут сделать?

Издалека послышалась музыка. Она звучала тихо где-то за стеной, так что нельзя было разобрать мелодию, и постепенно приближалась. Шубы на вешалке шевельнулись, переминаясь с ноги на ногу. Музыка становилась все ближе, шубы покачивались ей в такт и наконец не выдержали и пустились в безудержном танце. Рукава летели в стороны, плешивые воротники игриво подскакивали, пылища поднялась страшная. Пару раз девочку больно хлестнуло по лицу рукавом с пуговицей. Другие же шубы так и норовили просунуть рукав девочке между ног и начать там елозить. «Наверно специально глумятся», — подумала она.

Лицо Мымры, нарисованное углем, немного размазалось,

Спасибо за лестный отзыв и за комментарии. Сказка — мой любимый жанр, я в ней чувствую себя как дома. Стараюсь оставлять ее «волшебной», не скрывать аморальность, не слишком причесывать шероховатых мест. Авторские сказки, как правило, содержат мораль. Я же стремлюсь оставить волшебство как можно более нетронутым, чтобы оно само себя обнаружило, раскрыло дверь в темный чуланчик.

Но Вы не представляете насколько это трудно! Удерживать образы во всей их откровенной неподдельности. Местами самой становится ТАК страшно, что даже для одной себя трудно не подчистить отдельные места, не облагородить их с помощью морали и гуманности.

Вот и в этот раз. Сказка складно текла через детские воспоминания, потом не теряя ни логики, ни волшебства всплыл другой пласт реальности, когда я будучи уже взрослой, заболела вдруг ностальгией по фольклорной романтике своего детства, проведенного у бабушки в доме. Как я ни билась, не могла попасть назад в эту волшебную сказку. Мне, представьте, казалось, что для этого необходимы осязаемые атрибуты из этого прошлого. Пару лет назад для меня распахнулись двери в рай. То есть они, как выяснилось, всегда были открыты, просто я думала, что нужно специальное разрешение, чтобы туда войти.

Таким образом, сюжет сказки верным путем подходил к оргии с демонами в старом доме.

И в этом месте возникло главное перепутье: что дальше? Они забирают дом себе и живут там долго и счастливо, а бабаи у них как ручные хомячки? Неправдоподобно.

Тут возникла сумасшедшая мысль: а что если сжечь дом вместе со всеми чертями? Не по злобе, конечно, а ради очищения. Пусть они останутся волшебными детскими бабаями. Секс, которым они пугали девочку в детстве, уже случился, отношения достигли вершины своей красоты и точка. Пусть сказка останется бесплотной, один дух без материального подтверждения.

Мне показалось, что сжигать дом слишком эксцентрично и не практично. Девочка должна получить за него деньги, ведь это наследство, которым глупо пренебрегать. Пусть оно даст ресурс для дальнейшей жизни. Продать в данном случае — лучшее решение. Ну а шубы, конечно, сжечь, их плоть должна умереть, а дух воспарить наверх.

Но вот с куклой… Я не смогла с ней так расправиться. Рука не поднялась.

Молодые уезжают в чужую страну, этот мир окончил свое существование, начинается новый мир, а новый всегда чужой, неведомый. И герой, который должен был по закону умереть вместе со своим миром, уезжает с молодыми в новую жизнь.

Это был тот самый момент: река сказки течет, убийство предопределено, а я не смогла убить героя.

слово эго не склоняется, блядь, ни хуя.