К чему снится Мама по соннику

Сон приснился маме. Мы приехали в Крым отдыхать, сняли комнатку в бараке, хозяева которого – достаточно «жлобистые», чтобы ремонтировать строение. Ну, все же поселились. Там, где мы живем, есть поселок вдалеке (нечто вроде деревни), в пределах достижимого – коричневое озеро с неимоверно грязной, действительно коричневой, водой, испачканной вроде как фекалиями или растениями этого неприятного цвета. Море – далеко, до него идти нужно, а не всегда для этого есть силы и охота. Проходит время, мама заболевает гепатитом С. Попадает в больницу, не особо сокрушаясь, потому что «и воздух тот же, и солнце, а место – бесплатно». Дальше оказывается, что мы все-таки переехали от наших хозяев-жмотов к другим, в лучшие условия. Мама и лечится, и не в больнице, вот такое двусмысленное положение. За всеми хлопотами она как-то позабыла обо мне. И вдруг замечает, что меня подолгу не бывает дома, вообще непонятно, переехала я с ней или нет. Мама начинает расспрашивать окружающих, кто что видел или слышал и, наконец, узнает, что я хожу купаться в коричневое озеро и бегаю гулять в деревню. Мама знает, что я в озере купаюсь со дня приезда, ей это неприятно почему-то, хотя она сама видела, как там купается «много молодежи». Мама долго ждет меня, кто-то ей говорит (новая квартирная хозяйка), что я в деревне участвую в самодеятельности. И вот я прихожу, мама расспрашивает меня с укором, чего это я бегаю в деревню и почему ничего не говорю ей, где пропадаю, ведь нам скоро уезжать. А я отвечаю, что сняла себе квартиру, там хозяйка – старушка, которая «что-то знает» (наверное, речь идет о магии) и может сделать так, что у меня «подмышки навсегда станут сухими». Я участвую в деревенской самодеятельности, мне здесь нравится, и я решительным образом отказываюсь возвращаться домой. Маме же наш город представляется в виде чего-то зелено-золотого, роскошного цветущего сада в золотистой дымке, настоящего рая. Она не верит, переспрашивает: «А как же карьера, твои мечты, все, что тебе дорого?» Но я решительно отказываюсь возвращаться, говорю, что мне наплевать и на карьеру, и на родные места. Когда мама мне рассказала этот сон, я ловила себя на мысли, что все это – чистейшая правда обо мне, которую даже я сама не осознаю, хотя что зашифровано в символах сна, понять не могу.

Длинный сон, запомнились только отрывки. Мама и я самолетом летим в Россию, потому что там врачи-онкологи бесплатно консультируют, а у мамы что-то такое нехорошее. Итак, мы летим. Россия, оказывается, близко, лететь быстро. Попадаем в белый коридор, высокий и светлый, с громадными окнами. Заходим в дверь, маме врачи что-то говорят, консультируют ее. Возвращаемся. Оказывается, мне нужно решить: или мама болеет, или я. Я решаю, что пусть буду я. Мы попадаем в санаторий, который ютится у подножия громадной горы посреди запущенного парка. Много деревьев с разлапистыми листьями, темная зелень, какое-то дикое буйство. У нас с мамой хороший комфортабельный номер, но условия проживания меня особо не волнуют. Мне хочется выздороветь, причем чтобы и мама не заболела. Вдруг зима, город, и мы оказываемся там. нам кто-то что-то советует, и опять мы возвращаемся в лето и в санаторий. Зову маму погулять. Она отказывается. Мне говорят, что нужно есть арбузы. Я иду в парк и ищу их. Арбузы завезли, их много, но на вид они — светлые камешки гальки мелкого и среднего размера. Есть и крупные, но мне, я чувствую, нужны мелкие. Их я и беру. Возвращаюсь боковой аллеей, мне навстречу выходит девушка, которая тоже хочет арбузов. Становится неловко, что я почти все забрала и почти все съела. За девушкой выходят поразительной красоты лошади, серебристо-белая, черная и серебристо-серая. Они настолько тонкие и фантастические, по-моему, с крыльями, так осторожно гуляют по аллеям, что я думаю — людям их практически не суждено видеть, а тем более, приручить. Но каким-то образом мне удалось близко подойти к одной из лошадей, серебристой. Мне так хорошо с ней! Возвращаюсь в санаторий, кто-то мне говорит о болях в руке и ноге, я точно знаю, что маму от болезней спасла, а себя — нет. Потом снился длинный трамвайный перегон. Зима. Метель. Чистый, очень чистый для города, снег. Что-тоя добываю в сложных условиях, не помню — что именно. Я — дома, смотрю на улицу, там стройка.

сон помню смутно, но запомнившиеся эпизоды очень яркие. Итак, мы живем на окраине мегаполиса. За широченным шоссе холмы, покрытые блестящей зеленой травой. Туда никто никогда не ходит из наших соседей, поэтому нет даже малейшего представления о том, что на самом деле скрывается за холмами. Однажды моей маме пришлось идти через холмы. Я знаю, что она пошла туда и ничуть не переживаю, потому что не чувствую никакой опасности для нее. Но сгущаются сумерки, малиновое солнце заходит в иссиня-черные облака, загораются желтые городские фонари, — а мамы все нет и нет. И — странное дело! — надо бы переживать, а я уверена в том, что с ней все хорошо, просто мама не может найти дорогу из холмов. Я выхожу на улицу, ныряю в прохладные летние сумерки и переходу пустынное в этот час шоссе. За моей спиной стена из огней густонаселенного массива, впереди — темные лохматые волны холмов. Я решительно иду вперед. Ощущаю терпковатый запах ночной травы. Хотя внешне холмы неприступны, я как-то сразу нахожу единственную дорогу, покрытую мягким беленьким теплым песочком, и иду по ней. Дорога петляет, я уже и не знаю, как долго шла и куда зашла. слева сзади осталась заброшенная колокольня, а дорога привела меня в деревню. Точнее, это типичный полузаброшенный пригород, затерянный меж холмов: странные домики, деревянные заборчики, георгины у калиток, ветви яблонь, свисающие до земли через заборчики. Есть здесь и люди, они меня не замечают, словно я стеклянная. не помню, что было дальше. Зато затем я оказываюсь возле какой-то калитки, откуда вышли двое мужчин в черных кожаных куртках и сели в «Жигули»-копейку. незаметно сгустилась ночь. Они медленно поехали, а я потихоньку пошла за ними, потому что у одного из них увидела какую-то мамину вещь, а другой перед отъездом грузил что-то громоздкое в багажник. Встретив на своем пути местную жительницу и ее супруга (диковатые люди, странные), услышала, что здесь есть тайное место, где може быть все что угодно. Запретная зона расположена за заброшенным Дворцом культуры, раньше он был помещичьей усадьбой. Они предостерегли меня от походов туда, но я не послушалась. Тревоги за маму у меня не было, зато возник жгучий интерес, что же это за мужчины на «Жигулях». Я уверена была, что у них в багажнике — труп мужчины. Я спросила дорогу и пошла к запретной зоне. Тьма сгустилась, в какой-то момент я заблудилась и попала на кладбище. Там летали женщины с крыльями (гарпии?), меня они не тронули. Но когда я прошла мимо них, с меня исчезла вся одежда. Голой я себя не ощущала, смутно чувствовала, что на меня все же что-то надето. Одна гарпия с алыми волосами уже н авыходе с кладбища спросила меня, не страшно ли мне. Я ответила, что нет, наоборот, интересно. Гарпия кивнула со скучающим видом. Мне вдруг стало так жаль ее! Она явно хотела поболтать, а мне было некогда, я отчего-то заторопилась. Сразу за кладбищем опяьт появилась дорога с белым песочком, но я пошла на штурм холма, ведь времени было в обрез! Перевалив через холм, я оказалась на плато, ограниченном травяными холмами. На плато-пустыре было много высоченной травы, крошечное озерко с неимоверно чистой водой и забор из деревянных брусьев. И еще овраг, темный, куда я не побоялась нырнуть, потому что вдали заблестела маковка колокольни. И сама колокольня (почему она лучше видна оттуда?) вдруг стала белой и новой. Я вошла в овраг, едва не порезавшись травой, и вдруг оттуда встал мужчина. Он смотрел осмысленно, но я была уверена — передо мной тот самый труп, и сейчас он мертв. Мужчина-труп попросил у меня закурить. Я не курю, отказала. Он начал благодарить меня. Мы вернулись на холм, сели на скамейку под деревом. Я заметила, что у него посинело и вспухло ухо, и поняла — это тот самый, который был в багажнике. Мужчина имел диковатый вид разбитного сельського жителя: разорванная рубаха, штаны, босые ноги, вихрастые волосы неопределенного цвета и сморщенная шея. Однако мне было хорошо там, на скамейке. Я успокоилась и только тогда заметила, что посветлело. Занималась заря нового жаркого летнего дня. Мужчина закурил, но быстро сигарету выбросил. Затем сказал мне так: — Ты спасла меня. Я был почти убит. Если бы ты не вошла в запретную зону, я бы погиб. А так…они не решились сунуться сюда. — Где моя мама? — спросила я в полной уверенности, что он знает. — Она давно уже дома, ждет тебя. Переживает, наверное. Иди, тебе пора. — Они тебя не достанут? — Нет, все хорошо. И я ушла, в полнейшем убеждении, что действительно все замечательно. И еще: я уверена, что должна была пойти в холмы. Кто убил этого мужчину и зачем, я так и не узнала. Для меня куда главнее, что я его спасла. Я вернулась домой. Мама встречала меня в прихожей. Обрадовалась мне. Я мельком взглянула на себя в зеркало и заметила, что на мне желтенький ситцевый сарафан, легкий, который мне очень идет. А мои плечи черные — они обуглились от солнца, которое вставало утром, пока я шла домой из холмов. Причем они (плечи) были настолько черные, что даже потрескались. Но мне не было больно, ничуть. маму я успокоила, сказав, что немного загорела. А сама все думала, что загар скоро пройдет, а человека я спасла.